Пьеса «Папа» современного французского прозаика и драматурга Флориана Зеллера награждена премиями, была поставлена на сценах Европы, а теперь и во многих театрах России. Её режиссёрская интерпретация на сцене мурманской драмы называется «Папа. Адажио».
Режиссёр Вадим Данцигер определяет жанр спектакля как «психоэксцентрику». Это понятие соотносится с явлением психодрамы – способом психоанализа и психотерапии через театрализацию жизненных ситуаций. «Эксцентрика» же предполагает деформацию и нестандартный угол зрения на проблему, создавая особый игровой эффект.
Отцы и дети в эпоху постмодерна
Сюжет пьесы обладает сценической многомерностью и основывается на известной с древнейших времён теме трагических отношений отцов и детей. Это история девяностолетнего античного драматурга Софокла, которого дети объявили сумасшедшим, короля Лира, которого старшие дочери обрекли на смерть, несчастного нелюбимого отца Горио из романа Бальзака, героев Стриндберга, Пушкина, Тургенева, Гауптмана, Кафки – и нет им числа! Режиссёрская композиция выводит старинный сюжет на уровень нашего времени, придаёт ему философичность и помещает в пространство постмодернистского мира в состоянии хаоса.
Зеллер говорил, что именно через «Чехова он понял, как изменения мирового масштаба могут проявиться в мельчайших деталях повседневной жизни».
Пьеса камерная, её события не выходят за границы жизни одной семьи, как традиционно в чеховской драматургии. Зеллер говорил, что именно через «Чехова он понял, как изменения мирового масштаба могут проявиться в мельчайших деталях повседневной жизни». Вот и главный герой 80-летний Андрэ находится в состоянии угасающего сознания, переживает ужас разрыва человеческих и родственных связей, не узнаёт привычный мир, ощущает одиночество и близость смерти. В сознании Андрэ путаются события и факты, он не помнит дочь Анну и её спутника Майкла, свою квартиру. С философской позиции он человек вне времени, пространства и социальных связей.
Символы разрушенного сознания
Режиссёрская композиция, сценография спектакля (прекрасная работа художника-постановщика Бориса Шлямина) представляют из себя соединение условных образов, знаков и символов, характеризующих разрушенное сознание Андрэ, но это и характеристика распадающегося мира культуры, поэтому многие сцены спектакля – вольные цитаты из мировой драматургии.
На сцене бытовые предметы – медицинский столик и несколько стульев, стоящих на круглом подиуме. Это круг человеческой жизни, который замкнулся навсегда. Пустые стулья – характеристика мира, в котором нет людей, а только места их пребывания – явный намёк на абсурдную драму Ионеско «Стулья». К концу драмы количество стульев уменьшается, как сужаются контакты героя с внешним миром. В конце спектакля возникает гипертрофированный образ стула выше человеческого роста, который главному герою уже недоступен.
Враждебность мира, в котором существует герой, воссоздана с помощью обнажённой театральности, резкими плакатными красками в стиле режиссуры и сценографии экспрессионизма, с элементами театра абсурда и «эффектом очуждения» Брехта. Сценическая условность как будто выворачивает наизнанку тайный смысл человеческой жизни. Неизбежность судьбы иллюстрирует красный занавес, который падает, как топор палача, отрезая фрагменты жизни Андрэ.
Разностильный саундтрек спектакля (Вадим Данцигер, Анатолий Шахов) подчёркивает ритмы жизни Андрэ. «Адажио» Альбинони звучит в начале и в конце спектакля, напоминая о смерти. Мы слышим и блюз, и знаменитую песню Жака Бреля «Не покидай меня», и звуки японской и латиноамериканской музыки.
Световая партитура, созданная Павлом Куделькиным, раскрывает неустойчивое психическое состояние персонажей. Серебристые лучи сначала мягко окутывают героев, а затем пульсирующие лампы делают свет почти нестерпимым.
Движение от молодости к смерти воплощает молодая танцующая на просцениуме пара. Уходя за кулисы, она оставляет за собой слабую тень на занавесе….
Судьба Андрэ – удел его детей
Актёрский ансамбль следует режиссёрскому замыслу. В помрачённом сознании Андре раздваиваются образы дочери Анны и её спутника Майкла, подчёркивается их маргинальность и гротескность. Костюм одного из Майклов (артист Андрей Шпеко) – шорты и бабочка – не позволяет определить его социальный статус, Анна в платье из оборок и кружева напоминает наседку, а курица, которую она подаёт к ужину, вырастает в глазах отца до циклопических размеров. Актриса Наталья Волкова создаёт реалистический характер, не утрируя его. В её исполнении Анна – обычная женщина, не Корделия, но и не злодейка. Майкл как фантом и двойник в интерпретации Алексея Худякова – мужчина с женской причёской и боа на шее, в какой-то момент напоминает хищную птицу, готовую насмерть заклевать старика. Гротескный образ создаётся актёром на стыке реальности и фантастики. Партнёры на сцене становятся зеркалом постепенной деградации Андре. Сначала они помогают ему пробудить воспоминания, затем отчаявшись, подыгрывают абсурду, а потом обрекают его на смерть. Они не задумываются над тем, что судьба Андрэ – это их удел. Ритм их существования на сцене напоминает движение волны: накатила – отошла – всё повторилось.
Распадающийся мир, в котором нет ни красоты, ни морали, ни любви, деградирует в сторону естественного отбора. В кульминационный момент два Майкла, два доминантных самца, кричат безумному старику: «Долго вы ещё будете отравлять этот мир своим присутствием?!»
Игрушка, клоун или животное?
Центр режиссёрской композиции, пространственного строения спектакля – образ Андрэ в исполнении заслуженного артиста РФ Александра Водопьянова. К нему стягиваются все смыслы, лихорадочный или замедленный ритм действия, поддержанный музыкой и светом. Логика и монтаж сцен зависит от степени деградации разума героя, его психологического состояния. По этой же причине текст драмы вторичен, его заменяют пластика, мимика, жестикуляция - основные способы создания образа загнанного в угол старого человека. Андрэ цепляется за остатки разумной жизни. Он способен обсуждать 3-4 темы: поиск часов, наём сиделки и квартиру, которую не узнаёт. Герой бегает, когда нервничает, морщится, стремясь уловить смысл фразы. Одним из сильнейших свойств таланта Водопьянова становится умение через жест раскрыть трагедию утраты языка. Его герой ладонями помогает себе в поиске слова и роняет руки от безысходности. Он, как животное, чувствует интонации и не выносит сюсюканья, приказа и ненависти. В конце второго действия его спеленали смирительной рубашкой, приспособили на лице клоунский нос и приготовили к возвращению во тьму материнского лона, в темноту смерти… Как говорил шекспировский король Лир, «человек – это бедное, голое, двуногое животное». Вот и у Андрэ есть тень, Ольга Заяц за его спиной исполняет пантомиму, имитируя движения животного.
«Это спектакль не о любви! Андрэ, утрачивая разум, желает знать, кто он - игрушка, клоун, животное? Что дано человеку от природы и кем он оказывается, когда уходят разум, энергия тела?»
Уход Андрэ вызывает сострадание, но в этом спектакле режиссёр намеренно избегает мелодраматических эффектов, сентиментальных чувств, чем ставит зрителей, готовых плакать и жалеть, в тупик. Резко очерченный сценический мир с его яркими красками, пульсирующим светом и внезапно падающим алым занавесом подавляет несчастного героя, который мечется не в поисках любви – это спектакль не о любви! Он, утрачивая разум, желает знать, кто он - игрушка, клоун, животное? Что дано человеку от природы и кем он оказывается, когда уходят разум, энергия тела? Это философский спектакль, требующий от зрителя размышлений о ценностях современного мира, о смысле жизни. Это спектакль, в котором жизненная правда раскрывается средствами яркой сценической условности.
Премьерные показы спектакля «Папа. Адажио» пройдут 27, 28 марта (16+).