11 июня Мурманск принимал Всероссийский библиотечный конгресс. Специальным гостем стала писатель Татьяна Толстая.
Татьяна Никитична впервые прилетела в Мурманск, на встрече с читателями она представила новую книгу «Истребление персиян», написанную в соавторстве с кинокритиком, эссеистом, мыслителем Александром Тимофеевским.
Собиратель культуры
— Татьяна Никитична, книга «Истребление персиян» написана в соавторстве с Александром Тимофеевским. Вам было легко вместе работать?
— Александр Тимофеевский, ушедший от нас два года назад, — мой самый близкий друг, удивительный человек. Он был не то чтобы скромным, просто он никуда и никогда не лез, потому что ему было интересно уметь, знать, понимать, но не занимать места. Не быть главным. Ему хотелось любоваться красотой, поглощать и воспроизводить культуру. Человек Возрождения. Казалось, что в некоторых областях он знает всё, например в русской поэзии, мировом изобразительном искусстве.
Его можно назвать журналистом или публицистом, но он не был ни тем ни другим. Он был академиком киноакадемии — великолепно в этом разбирался с молодых лет. Он смотрел фильмы и проникал в глубину. Некоторые говорят, что к своим 16 годам он вообще всё прочёл, а память у него была изумительная. Меня это всегда искренне поражало. Когда мы разговаривали о поэзии, он не просто цитировал стихи — он говорил, в каком году это написано и как связно с обстановкой в стране. Например, текст, написанный в 1903 году или в 1907-м, — это принципиально разные эпохи, между которыми пролегла первая революция 1905 г.
Текст, написанный в 1903 году или в 1907-м, — это принципиально разные эпохи, между которыми пролегла первая революция 1905 года.
Кроме того, Сан Саныч мгновенно, ситуативно находил цитату из классики, которая подходила к описанию того, что мы переживаем. Он был трудноописуемый человек, но играл огромную роль как собиратель культуры.
Около 10 лет назад выходил журнал «Русская жизнь» — сначала на бумаге, потом электронно. Мы с Тимофеевским писали в этот журнал диалоги, во многом не соглашались, но говорили обо всём. Потом решили их записать. Изначально планировалось 10 разговоров, но жизнь распорядилась иначе, и успели записать только пять. Почему? Во-первых, мы были ленивы, а во-вторых, Тимофеевский просто умер. Я не ожидала, он был сильно младше меня, но ковид сыграл свою роль.
После его смерти я собрала воспоминания 30 мемуаристов, некоторые из них с удовольствием плюнули бы друг другу в рожу. И даже плевали — в социальных сетях. Не подавали руки, осыпали оскорблениями. А Тимофеевский их объединял, потому что с каждым он общался как с личностью и потом он всегда брал такую глубину в разговорах.
Персидские мотивы
— Надо признать, по технике написания книга не похожа ни на что в этом жанре. Как вам это удалось?
— Эти разговоры, мне кажется, представляют собой интерес, потому что ничего подобного в наше время не было. Диалоги написаны двумя свободными людьми, мы были свободны ото всего, кроме законов жанра. Мы разговаривали, чтобы разговаривать. Задача была создать ощущение быстрой живой речи с двух сторон. Правда, она не быстрая и не живая. Иногда мы договаривались, куда мы поведём разговор в следующий раз, нужен был обоснованный спор. И в общем, я думаю, нам это удалось.
В одном из диалогов мы обсуждаем «Одиссею» Гомера. Там есть совершенно чудесные вещи, перекликающиеся с бытовыми мелочами сегодня. Мы раскапывали русскую и мировую литературу, поскольку без последней — без греческой и римской литературы — не было бы ничего.
— В названии есть персидские мотивы, почему именно оно было выбрано для книги?
— Один из диалогов так и называется: «Истребление персиян». Мы разбирали рассказ Бунина «Чистый понедельник», в котором сильны мотивы Индии, Персии. А во втором диалоге я предлагаю рассмотреть тезис, почему в русской традиции Персия приравнивается к смерти. Грибоедова убили персы, это стало частью русского кода. Потом в «Сказке о золотом петушке» есть Шамаханская (Персидская) царица, все, кто с ней контактировал, погибают. Ещё можно вспомнить любимую песню в русских застольях, когда Стенька Разин выбрасывает за борт персидскую княжну.
Уже после смерти Тимофееского я занялась его генеалогией и выяснила, что по происхождению он был туркмен. Его предки занимались истреблением персиян.
— Заставил ли вас Тимофеевский посмотреть на какие-то вещи под другим углом? Может, чему-то научил?
— Меня он ничему не научил. Однако ему единственному я доверяла в литературно-эстетическом смысле. Когда считала, что книга закончена, я ему давала почитать. За всё наше 30-летнее знакомство он мне сделал два замечания: с одним я согласилась, с другим — нет.
Книга за пять долларов
— Один из критиков назвал книгу портретом ушедшей эпохи. Что это была за эпоха?
Программа «Школа злословия» просуществовала 13 лет, с каждым годом её зажимали всё больше и больше, пока от неё ничего не осталось. А начинали широко и свободно. Нам, правда, казалось, что несвободно, но с каждым годом ухудшения обстоятельств выяснялось, что в прошлом году было лучше и свободнее.
— Мне сложно об этом говорить, потому что я не понимаю, какая эпоха пришла. Она, по-видимому, другая, но для меня гораздо сложнее дать характеристику той, что пришла. А та, что ушла, — мы её все знаем. Стоять на сломе эпох неприятно, надо сказать. В частности, программа «Школа злословия» просуществовала 13 лет, с каждым годом её зажимали всё больше и больше, пока от неё ничего не осталось. А начинали широко и свободно. Нам, правда, казалось, что несвободно, но с каждым годом ухудшения обстоятельств выяснялось, что в прошлом году было лучше и свободнее.
— А почему Тимофеевский не был приглашён в «Школу злословия»?
— Он не любил выступать и не умел публично говорить. Это для него было невыносимо! Этот жанр был ему чужд. Практически нет его выступлений в записи.
Понимаете, когда вы начинаете управлять, кем бы то ни было, вы превращаете народ, население в некую корпорацию, а это тюрьма и кнуты.
— В романе «Кысь» вы нарисовали удивительно удручающий мир. Можете написать роман о светлом будущем, где люди живут хорошо и радуются друг другу?
— Сам термин «утопия» изначально исходит из романа Томаса Мора. Это какая-то блаженная страна Утопия — место нигде не находящееся. «У» — отрицание, «топос» — место. Написано это с той целью, чтобы преодолеть безобразное окружающее нас общество и отправиться в Утопию. Скучный-скучный роман по нынешним временам. Однако если его внимательно рассмотреть, то получается там армейская дисциплина, коммунизм и всё достаточно страшно. Любое построение общества кончается ничем. Только кнуты и правильно выбранная музыка. Понимаете, когда вы начинаете управлять, кем бы то ни было, вы превращаете народ, население в некую корпорацию, а это тюрьма и кнуты. Может быть хорошо только тем, кто бродит по лугам под звуки флейты. У многих такие мечты. Не было бы ни войн, ни обид. Однако если вы такое напишите, то будет скучно. Неинтересно будет читать про то, какие хорошие люди, как они поженились, родили великолепных детей, да вы и до 18 страницы не дочитаете!
— Можно ли как-то заставить детей читать?
Есть взрослые люди, которые много читают, но ничего не понимают, что там написано, совсем не могут сказать, про что текст.
— Боюсь, что нет такого рецепта, интерес к чтению врождённый. Есть взрослые люди, которые много читают, но ничего не понимают, что там написано, совсем не могут сказать, про что текст.
Я сейчас занимаюсь Чеховым, хочу написать о нём пару текстов. Читаешь рассказ, облюбованный для анализа, потом смотришь на реакцию современников — и это что-то поразительное, никто не понимает, о чём он пишет. Например, есть нежнейший рассказ про любовь «Дама с собачкой», Лев Толстой пишет: «Разврат и безобразие. Вот до чего дошли современные молодые люди!» Какой разврат, где ты его увидел? На себя обернись, Лев Николаевич! Это что-то невероятное. Люди только делают вид, что читают, на самом деле они делают что-то другое.
В раннем возрасте детям совершенно необходимо читать Чуковского — «Тараканище», про Бармалея, «У меня зазвонил телефон». Всё это должно быть в основе, желательно с красивыми классическими картинками. Хорошо, что книжные издательства переиздают эти книги, а не выпускают их с компьютерными голубцами. Очень трудно оторвать ребёнка от гаджетов. В наше время не было гаджетов, телевизор сломался, мы его выкинули и больше не покупали, поэтому дети оставались наедине с книгами. Мы им читали на ночь «Дети капитана Гранта», у меня мальчики, им было интересно.
Классику надо читать: там всё ясно, легко, прозрачно и интересно, стоит только начать — и будешь читать не отрываясь.
Поскольку в школе я училась спустя рукава, у меня нет вдолблённых установок. Меня интересовало только то, что я хотела читать. Нас учили вполне чудовищно: образ Татьяны в «Евгении Онегине». С образами всегда всё тошно. Мне было интересно бродить по тексту и открывать закрытые ставни. Сегодня есть такая вещь, как «Гугл», где можно проверить все свои догадки и ассоциации. Конечно, часть сведений мусорная, но есть и полезные.
Классику надо читать: там всё ясно, легко, прозрачно и интересно, стоит только начать — и будешь читать не отрываясь. Помню, я преподавала в Америке, а студенты, которые изучали литературу, не любили читать. Сижу как-то в кафетерии, читаю «Войну и мир». Подходит студент, взял кофейку, спрашивает: что читаете? Я ответила. Ужас-ужас, говорит, какая толстая книга. Я ему отвечаю: «Это книга непростая: она стоит 5 долларов, а содержимое в ней на 200 долларов». Ушёл он с искрой недоверия, но интереса.
