В конце января 2019 года Мурманск потрясла новость: судно, следовавшее из Панамы в Марокко, было арестовано в порту Праи — столице Республики Кабо-Верде. При досмотре на борту была обнаружена крупная партия наркотиков. Вся команда задержана, среди членов экипажа девять мурманчан.
На прошлой неделе в редакцию «АиФ–Мурманск» пришёл наш читатель, один из задержанных рыбаков, который пять лет провёл в тюрьме Кабо-Верде, Сергей Калиничев и рассказал, как они выживали, кто им помогал и что делали, вернувшись домой.
«Хорошо пожить захотел»
Александра Михова, «АиФ–Мурманск»: Сергей Иванович, вы уже немолоды, как оказались на этом судне?
Сергей Калиничев: Да, мне почти 60 лет было, когда всё это произошло. 3 декабря 2018 года мне позвонили и предложили пойти мотористом на судно, сказали, что капитан — Сергей Котловский — опытный и хороший. Работать надо было в Карибском бассейне, контракт на год: два месяца в море, месяц отдыха. Ничто не предвещало беды. Правда, в Москве меня немного удивило, что Котловский стал покупать билеты за наличные, но я никогда не думал, что капитан может подставить команду. Мы полетели через Роттердам в Панаму. Весь экипаж был из Мурманска, только старший механик — из Санкт-Петербурга, электромеханик — из Нижнего Новгорода и моторист — из-под Петрозаводска. Повезло третьему механику из Оленегорска: ему стало плохо с сердцем, и он был вынужден уехать.
Экспертиза показала, что на борту было около 9 тонн кокаина, и 31 января нас арестовали.
— Помните день, когда всё произошло?
— Конечно. Пароход стоял на рейде, сразу стало понятно, что он очень старый. Мы часто останавливались из-за поломок, уже потом нам сказали, что мы шли по маршруту наркотрафика. Мы отошли 4 января 2019 года, и у нас сразу в коллекторе сгорели две прокладки, а 9 января пришлось остановиться и менять цилиндровые крышки — на всё это ушло два дня. Надо сказать, механики в машинном отделении работали по 12–18 часов. 12 января старший механик попросил меня подняться на палубу и помочь разгрузить снабжение, тогда я и увидел большие тюки. На следующий день капитан собрал нас всех в кают-компании и сказал: «Ребята я втянул вас в грязное дело, всю вину возьму на себя, на старости лет хорошо пожить захотел». Позже нам рассказали, что полиция нашла в его записной книжке, что он за 2 млн долларов согласился перевезти эту дрянь. Потом экспертиза показала, что на борту было около 9 тонн кокаина, и 31 января нас арестовали. Незадолго до этого капитан сказал: «Ребята, нам нужно быстро отсюда уйти, каждый получит по 150 тыс. долларов». Мы засмеялись: это было невозможно, до этого мы запускали главный дизель 12,5 часа — топливо было с водой, сепараторы не работали. Никаких шансов быстро уйти у нас не было.
Никто из команды о наркотиках на борту не знал. Мне людей очень жалко, особенно погибших.
Мы его положили на простынях в морозилку, потом его не могли достать: тело примёрзло.
— А сколько человек погибло?
— Первым умер старпом, ещё на пароходе, у него остался сын-подросток. Мы его положили на простынях в морозилку, потом его не могли достать: тело примёрзло. Уже позже нам сказали, что надо было класть на полиэтилен, но у меня первый раз за годы работы человек на борту умер. Потом матросы рассказывали, что старпом ругал капитана последними словами, когда узнал, что находится в этих тюках. Он ему тогда сказал: «Ты подставил весь экипаж».
В тюрьме умерли два матроса. Первый принимал какое-то лекарство, у него что-то с кишечником было, он отказался от операции. А потом второй — здоровый парень, ему всего 53 года было — умер от рака, очень быстро угас.
Меня самого два раза возили к врачу из-за болезни глаз: в первый раз за деньги, потом уже бесплатно. Здоровье очень сильно подорвано теперь.
«Жара и несправедливость»
— Вас задержали и поместили в местную тюрьму. Какие там были условия?
— В тюрьме нас разделили по секторам, я был с электромехаником в первом секторе, там сидели в основном убийцы. В камере на 12 квадратных метрах находились семь человек. Нам потом рассказали, что рядом сидел голландский капитан, который взял всю вину на себя и его экипаж отпустили. Мы на это тоже очень надеялись, но нам пришлось сидеть. Мне повезло: у меня было два покровителя. Однажды во время проверки в камере нашли два телефона и четыре самодельных ножика. Я не сдал, чьи они были, и попал в карцер. Это одноместная камера с единственным достоинством — туалетом, но нас в камере было шесть человек. Мой покровитель в окно крикнул: «Мой русский друг должен спать на шконке». В итоге я спал на бетонной кровати, а остальные ютились на полу.
При первом директоре тюрьмы дважды в неделю давали рыбу — треску, палтуса, это нас спасало.
— Как вас там кормили?
— Каждый день был рис, порции небольшие. На завтрак давали булочку и пойло, на обед — рис, а вечером — похлебку из воды, риса и рыбных костей. Воды – 250–300 граммов. При первом директоре тюрьмы дважды в неделю давали рыбу — треску, палтуса, это нас спасало. Я похудел за всё время на 12 килограммов. Поначалу родственники посылали деньги, а когда началась спецоперация, то переводы сделать было уже нельзя. Магазин работал, можно было что-то купить один раз в три месяца, я брал печенье, чтобы желудок забить, потом его сушил в окне между решётками, чтобы оно плесенью не покрывалось.
— Кто-то из России вам помогал?
— Из правителей к нам дважды приезжал Алексей Веллер (депутат Государственной Думы, с 2010 по 2016 год — глава Мурманска. — Прим. ред.), помог собрать 60 тыс. евро на первого адвоката. Поначалу к нам приходил работник российского посольства в Кабо-Верде, приносил наши советские книги, мы их потом по несколько раз перечитывали.
В тюрьме я не знал, помогут нам или нет. В Мурманске у меня был друг, с которым мы были знакомы много лет, вместе работали в тралфлоте. И я попросил через дочь у него взаймы денег на адвоката, он мне одолжил. Спустя время узнал, что он умер. (Едва сдерживает слёзы.) Деньги я отдавал уже его жене и дочери.
Все наши ребята, которые вернулись в Мурманск, снова пошли в море, потому что эта судимость в нашей стране не считается.
— Сколько времени вы в итоге просидели в тюрьме?
— Поначалу мы ждали экстрадиции, но потом нам сказали, что в России нас тоже посадят и тогда будет официальная судимость. А так как мы были в тюрьме за границей, то сейчас у меня нет судимости в России. Все наши ребята, которые вернулись в Мурманск, снова пошли в море, потому что эта судимость в нашей стране не считается. Изначально суд дал 10 лет, потом сократили срок. В итоге я вернулся домой 9 февраля 2024 года. Знаете, нам даже электронику не вернули: у меня было три телефона, видеокамера — всё так там и осталось.
— Что первым делом сделали, вернувшись домой?
— В Мурманске накопилось много проблем, пока меня не было. У меня пенсия была заморожена, так как банк, куда её перечисляли, перестал существовать. Гараж сгнил. Но это ладно, у одного из наших парней в счёт погашения ипотеки, пока его не было, забрали всё, даже одежду.
Хочу, чтобы люди услышали: мы ничего не знали! Вы не представляете, как обидно отсидеть пять лет за то, чего не делал.
— Сейчас по прошествии времени можете сказать, что для вас было самым тяжёлым?
— Самое тяжёлое — жара и несправедливость: мы не виноваты, но мы сидели. Именно поэтому я пришёл рассказать вам правду. Хочу, чтобы люди услышали: мы ничего не знали! Вы не представляете, как обидно отсидеть пять лет за то, чего не делал.
Мой отец – инвалид Великой Отечественной войны, мать родила меня в 39 лет, отцу было 43 года. Я пятый ребёнок в семье, к счастью, все живы. Меня с детства учили: «Не обижай младших, уважай старших. Плохое или хорошее, но своё. Чужого не бери, но и своё не отдавай». Я уже немолодой, всё это сказалось на здоровье. Ладно, живой остался — и слава богу!
