В Мурманской области началась работа над новой версией закона «Об оленеводстве». В тундре и тайге предлагают создавать специальные фермы и тем самым уходить от кочевого и полувольного содержания оленей.
Об этом и не только «АиФ–Мурманск» рассказал председатель сельскохозяйственного производственного кооператива оленеводческо-промыслового хозяйства «Оленевод» Андрей Рейзвих.
«Можем потерять всё»
Александра Михова, «АиФ–Мурманск»: Поголовье домашних оленей в Мурманской области с каждым годом неуклонно сокращается. Согласно данным официальной статистики, в 2023 году в регионе насчитывалось 55,1 тыс. голов. Получается, за 30 лет мы потеряли более 20 тыс. оленей. Как думаете, почему?
Андрей Рейзвих: Прежде всего потому, что мы неправильно ведём оленеводство. Если в 1992 году в Мурманской области численность домашних оленей достигала своего пика и составляла 82,3 тыс. голов, то к настоящему времени она снизилась на 25–28 тыс. голов. Я считаю, это связано с постсоветской инерцией ведения сельского хозяйства, с боязнью реформ, а также с некомпетентностью чиновников, возглавлявших в эти годы профильные министерства. Так вести оленеводство, как сейчас, больше нельзя, мы потеряем всё!
Наши скандинавские соседи ещё 60 лет назад перешли на другую модель ведения животноводства, поэтому они живут в совершенно ином оленеводческом мире, их занятие стало брендом и национальной гордостью. Времена кочевой жизни сельхозживотных прошли, необходимы были реформы, переход на интенсивный путь развития, там создали промышленные фермы с хорошими условиями содержания оленей. В Финляндии давно поняли: люди не хотят кочевать, жить без семьи в тундре, иными словами – без нормальных бытовых, социальных и культурных условий. Наглядный пример: по дороге из Алакуртти в Рованиеми вдоль границы с финской стороны построены 43 оленьи фермы, с нашей — пустота и прекрасная кормовая база: олений корм толщиной до 15 сантиметров. И такая картина во всей их лесной зоне. В результате сегодня поголовье оленей у финнов составляет около 220 тыс., а у нас с натяжкой — около 58 тыс. домашних оленей. Кроме того, сохранность поголовья составляет 98 %, а у нас — около 40 %. Понимаете, изгородь позволяет сохранять животных, караулить их. Кстати, вся инфраструктура: изгородь, дороги, электричество — всё это один раз создаётся за счёт государственных денег. При этом оленья ферма становится центром притяжения туристов: посещения расписаны на год вперёд.
Я убеждён: в Мурманской области поголовье домашних оленей можно довести до 250 тыс.
В Финляндии 3 тыс. тонн в год деликатесного мяса оленя, а у нас в регионе — не больше 300 тонн. Я убеждён: в Мурманской области поголовье домашних оленей можно довести до 250 тыс., если будет принята госпрограмма перехода на промышленное изгородное содержание оленей и освоена под эти цели лесная зона у Кандалакши, Ковдора, Алакуртти и Спутника.
— Знаю, вы помогаете в работе над законом «Об оленеводстве». Какие поправки предлагаете?
— В России до сих пор нет закона «Об оленеводстве». Региональный закон был принят в 2002 году, и сегодня из 23 пунктов реально работает один. Пришло время государству наметить программу возрождения оленеводства. Я считаю, не надо изобретать велосипед: возьмите финский опыт, который более чем за полвека зарекомендовал себя. Пилотный проект оленефермы по скандинавскому типу, с моей точки зрения, должен быть реализован в Ловозерском районе, учитывая исторический и географический бэкграунд. Необходимо провести проектирование, геоботанические исследования территорий, межевание земли, подвести дороги и электричество, сделать те самые изгороди. Мы готовы выделить для этого проекта маточное поголовье, а также специалистов. Люди хотят стабильности, чтобы у них было место, где бы они могли заниматься любимым делом. На ферме у оленеводов будет свой дом с водоснабжением, электричеством, спутниковым телевидением и связью, техникой. В этом году ты здесь пасёшь своё стадо, в будущем переходишь в следующую загородку, а к первой возвращаешься через 5-7 лет, сохраняя пастбищный олений корм.
Современное оленеводство предполагает использование техники, квадрокоптеров, ошейников для чипирования и наблюдения за животными, глубокую переработку оленины и особенно биотехнологии. Иммунная система северного оленя уникальна, она позволяет ему выживать в экстремальных северных условиях — это нужно использовать в медицине. Такие научные разработки имеются в России, но пока мы сильно отстаём от всего мира. Судите сами: в Канаде литр сыворотки из крови забитых оленей стоит 200 канадских долларов, мы же эту кровь выливаем. В Финляндии построены две фабрики, у нас нет ни одного кожевенного завода — мы шкуры до сих пор утилизируем, и так на всём оленеводческом Севере России. Кроме крови и шкур нужно заниматься рогами, койбами, сувенирами. Олень перерабатывается на 100 %!
Про правильный стейк
— С другой стороны, а зачем нам много оленины, если северяне её не едят? В той же Финляндии исторически сложилась культура потребления мяса оленя, а у нас её попросту нет.
— Людей нужно кормить хорошим мясом, а не курятиной, напичканной антибиотиками! Оленина, лосятина, дикая птица, северная морская, речная, озёрная рыба — вот чем нужно кормить народ, особенно детей.
Сегодня оленины катастрофически не хватает в мурманских ресторанах. Вы правы, у нас нет культуры питания. А меж тем 100 граммов оленины покрывают суточную потребность человека в витаминах и микроэлементах. Необходимо правильно готовить мясо. Оленину нужно не два часа жарить, а всего пять-семь минут на раскалённой сковороде! Предварительно мясо следует замочить в растопленном сливочном масле и на полчаса-час поставить в холодное место. Мне об этом рассказал шеф-повар финского ресторана.
Я сам делаю тартар из оленины, но здесь нужно потрудиться: снять все плёночки, мелко порубить мясо, пассировать немного лука, всё это посыпать солью и чёрным перцем, добавить немного оливкового масла холодного отжима. Пусть 15 минут промаринуется, потом ставим рядом рюмку ледяной водки. И ты счастлив! А какой суп из оленьей грудинки с лапшой или рисом!
В Финляндии исторически сложилась культура воспитания детей. Там если ребёнок родился в семье оленевода, то он будет оленеводом. А у нас на два хозяйства около 70 оленеводов, там — около 6 000. Понимаете, человека привязывают с детства к работе, жилью, скоту, собственности и культуре. У них оленеводство и олени — это национальный бренд.
У нас чувствуется страшный кадровый голод в оленеводстве. Молодёжь хочет быть блогерами и коучами!
У нас чувствуется страшный кадровый голод в оленеводстве. Молодёжь хочет быть блогерами и коучами! Отрасль не настолько популярна: кочевой образ жизни без современных бытовых условий и зарплата около 45–50 тыс. рублей без своего мяса.
— Что значит «без своего мяса»?
— Своё мясо — это 15–20 голов собственных оленей, которых оленеводы сдают раз в год и имеют в пересчёте ещё около 45 тыс. рублей в месяц.
— Какой сегодня средний возраст оленевода?
— За пятьдесят. В отрасли работают люди предпенсионного и пенсионного возраста.
Соседские отношения
— А как обстоят дела с оленеводством в других северных регионах — НАО, ЯНАО, Коми? Там уже построили фермы?
— По численности поголовья северных домашних оленей Мурманская область занимает седьмое-восьмое место среди других регионов России. В 2024 году в Республике Коми среднегодовая численность оленей насчитывала 85 тыс. голов, в НАО — 175 тыс. голов, в Якутии — 180 тыс. голов, в ЯНАО — 640 тыс. животных. В каждом из этих регионов наблюдается ежегодный прирост — от 3 до 5 % — поголовья северных оленей. Исключение составляет Мурманская область, где прироста поголовья за последние 10 лет не было.
В ЯНАО очень хорошие дотации: в 2024 году ставка субсидии на одного оленя составляла 392,63 рубля, что более чем в семь раз превышает показатель в Мурманской области. Однако там тоже есть кадровый голод, поэтому на Ямале уже задумались о строительстве ферм, занялись глубокой переработкой мяса. Это неизбежно и необходимо. Да что говорить о соседях — о себе надо думать и принимать решения. Время упущено.
— Помешает ли развитию оленеводства освоение Колмозерского месторождения?
— Разработка литиевых руд создаёт большие риски для северного оленеводства. Однако мы понимаем важность этого металла для страны, мы не против, но надо думать о будущем. Насколько я знаю, способ добычи — открытый, карьерный, а это значит, будут пыление круглый год, хвостохранилища, отвалы, переработка и отработанная вода. Необходимо проводить постоянный мониторинг, в том числе со стороны независимых экспертов. Надо напомнить, с 2016 года ветеринары уже запретили в области продажу субпродуктов оленя из-за превышения скопления тяжёлых металлов. Аналогии неизбежны. А соли алюминия и особенно бериллия опасны не только для растений, животных, но и для человека.
— Несколько лет назад мы с вами обсуждали проблему браконьерства. Как сейчас обстоят дела?
— Пять лет назад с помощью общественности и с приходом нового руководства области нам удалось добиться моратория на отстрел дикого оленя, потому что на самом деле по лицензии стреляли нашего домашнего оленя.
Кстати, в апреле совместно с дирекцией Лапландского заповедника мы проведём облёт территорий с помощью БПЛА, чтобы посчитать диких оленей. По мнению сотрудников заповедника, их порядка 700–800.
Конечно, браконьерство всё равно есть, правда, масштабы уже не те, но на всю Мурманскую область пять госинспекторов — это насмешка!
У оленя нет дорог, он идёт на ветер и куда хочет.
— Как по-вашему, вернёт Норвегия деньги за съеденный дикими оленями ягель в нашем заповеднике «Пасвик»?
— Глупости всё это! Какой там ущерб кормовой базе и потравы на сотни миллионов рублей?! Это история с явным политическим окрасом. У оленя нет дорог, он идёт на ветер и куда хочет. Ну, забрели к нам эти 10–15 животных, нарушив госграницу, ну и что? Не по-соседски всё это.
