Новая книга Полины Иванушкиной «Проводи меня до Забыть-реки» — попытка осознать историю страны через судьбу одинокой молчуньи.
«Книга по касательной проводит нас через весь ХХ век. В ней поднимаются темы катастроф, которые были и остались неоплаканными, неотгорёванными, — пласт исторических событий, который помогает увидеть, откуда мы идём», — рассказала редактор фонда «АиФ. Доброе сердце», писательница Полина Иванушкина.
На большом расстоянии
Александра Михова, «АиФ–Мурманск»: — Готовясь к нашей беседе, я перечитала отзывы о книге: их немного, но отрицательных нет. Все отмечают сочный живой язык и неповторимый стиль. Полина, как тебе в голову приходят такие метафоры: ресничная линия деревьев? Вся книга — это кружево образов.
Полина Иванушкина: — Один негативный отзыв всё же был: литературный критик как раз остановился на метафорах, отметив: «Такие прекрасные образы. И к чему они все?» (Смеётся.) Роман воспринимается как одна развёртывающаяся метафора, одно тянет за собой другое. Мне самой было очень непросто удержаться и сохранить структуру повествования, шквал образов меня одолевал. Это не специально придуманные красоты, но картина мира, которая прорывалась в меня и требовала быть описанной. И при этом мне нужно было держать повествовательную линию, в чём-то детективную, а в чём-то это роман воспитания. Девятый вал образов, который меня захлёстывал, — это то, что прожито, увидено, оно живёт в тебе и требует выхода. Возможно, текст каким-то образом проломил моё сознание, чтобы быть выплеснутым.
— Не так давно прочитала книгу «Эшелон на Самарканд» Гузель Яхиной. Там тоже поезд и голодающие дети. Как и у тебя. Эта тема как будто витает в воздухе.
— Да, я думаю, дело в том, что уходит военное поколение, мы оказываемся на почтительном расстоянии от тех событий, для того чтобы начать это всё переосмысливать. Появляется возможность проследить, как то, что происходило три поколения назад, отразилось на нас сегодняшних. Например, сейчас никто не пишет сценарии кино про пандемию, потому что расстояние ещё маленькое. Нужно отойти подальше, лет хотя бы на двадцать.
«Текст меня буквально поднимал с кровати, мне приходилось только записывать. Тяжело всё это было носить в себе нерассказанным, а писать — проще».
— Рассказывать про голодающих детей на полный желудок, наверное, невозможно. Ты голодала, когда писала?
— Книжку я начала писать в 2016 году и работала над ней до 2018-го. Она начиналась как домашнее задание на романном курсе Марины Степновой, авторе «Женщин Лазаря», «Сада» и других любимых книг, в литературной мастерской Creative Writing School. Это было время второго декрета, сыну было 10 месяцев, и я писала ночью, пока дети спали. Текст меня буквально поднимал с кровати, мне приходилось только записывать. Если это вопрос про то, тяжело ли мне далась эта книга, то нет: тяжело всё это было носить в себе нерассказанным, а писать — проще.
«Метель» до Соловков
— Главная героиня путешествует на поезде Москва-Мурманск. Каждая глава романа сопровождается названием станции. Как ты думаешь, это понятно читателю, незнакомому с топонимикой Северо-Запада страны?
— Мне хотелось дать не топографический экскурс и пейзаж, а чувственный. Однако важно было быть максимально достоверной: для описания послевоенного бегства главной героини из дома я нашла справочник железнодорожного сообщения за 1945–1946 годы с расписанием движения поездов, названиями станций. Там так много говорящих названий! Кстати, недавно была в Ярославской области, ездила в затопленную Мологу и даже выписывала для себя по дороге названия населённых пунктов: Погорельцы, Объедково, Угол, Волковойна — сама земля говорит о том, как много ею выстрадано. В романе пусть не столь говорящие названия, но очень звучные: Волховстрой, Свирь, Сегежа, Медвежья Гора. В Карелии близость к границе и пережитые военные времена удивительным образом чувствуются. Разруха, вписанная в красоту, всегда особенно поражает и западает в сердце.
«В Териберке, где я оказалась весной 2021 года, увидела людей на краю стихии, но казалось, что её природа была рукотворной, словно жизнь противостояла какой-то заведомой обречённости».
Так было и в Териберке, где я оказалась весной 2021 года, приехав в Мурманск, чтобы прочитать лекцию для юных журналистов Кольского полуострова. Там я увидела людей на краю стихии, но казалось, что её природа была рукотворной, словно жизнь противостояла какой-то заведомой обречённости… Весной в тот момент и не пахло, и на обратном пути я попала в снежный плен на трассе, из которого ты меня как раз и спасала.
Весь путь в книге я прошла своими ногами вплоть до Соловков: не могла приступить к финалу, не побывав там. Села на поезд до Кеми, затем на теплоходе «Метель» от причала Рабочеостровска добралась до Соловков. Несколько дней я там провела, чтобы погрузиться в атмосферу, напитаться. Кстати, дух, который встречает главную героиню на острове, — образ, частично вдохновлённый типажом хранителя урочища Сандармох в Карелии.
— Соловки хранят очень тяжёлые страницы истории нашей страны. Как остров встретил тебя, что ты там почувствовала?
— Я туда за этим и ехала! Соловки — это земля, которая впитала в себя и кровь, и слёзы, и молитвы. Мне очень интересны эти страницы нашей истории, наверное, это попытка переосмыслить и понять, как мы оказались там, где мы есть сейчас. Меня потрясли деревянные довоенные бараки, где раньше жили надзиратели: сейчас там живут обычные люди. Мне рассказывали старожилы, что на острове оставались жить и те, кто надзирал, и те, кто освобождался, и они запросто могли соседствовать в этих бараках. Даже в голове не укладывается. Эта история, от которой невозможно отказаться, это наше общее наследство. И события, которые разворачиваются сегодня, кажутся тесно связанными с историей наших предков: непрожитая боль не может не искать себе выхода, преступление не может не требовать покаяния, только тогда возможны исцеление и новый сценарий.
Точка опоры
— Судя по отзывам людей, наши ощущения с ними совпали: тебе удалось передать движение поезда — я физически раскачивалась, пока читала. Или ощущение холода на Соловках, когда кожа покрывается мурашками и ты идёшь надевать кофту. Как это передать с помощью слова?
— Я сама это испытываю, когда пишу. Чувствую всеми рецепторами. Живу в том, что происходит в книге. Наверное, в этом помогает журналистский опыт, когда мне приходилось сталкиваться с драматическими судьбами людей. И я думаю, что, встречаясь с трагедией, ты либо остаёшься на своём берегу, и тогда чёрта с два твой текст прочитают и он даст нужный эффект, либо переходишь на ту сторону, но это дорогое удовольствие, потому что потом тебе надо вернуться, не застрять там. У меня были ситуации, когда я понимала, что меня это разрушает, я не могу отделить себя от историй, которые проживаю вместе со своими невымышленными героями.
— В книге очень чувствовалось влияние фонда «АиФ. Доброе сердце»: много размышлений о болезнях, диагнозах, травмах и безысходности. Тема детской смертности триггерит тебя, раз ты её так навязчиво трогаешь на протяжении всей книги?
— Наверное, это что-то от магического реализма, когда мы пытаемся заговорить то, чего боимся, и таким образом отделить от себя. Но если ты переходишь на ту сторону реки и вместе с человеком всё проживаешь, то ты волей-неволей примеряешь всё на себя — и дальше с этим надо что-то делать.
— Что?
— Признавать. Свой страх, свою уязвимость, свою конечность, в конце концов. Вообще творчество — это магия, ритуал, который позволяет тебе осмыслять происходящее.
«Творчество — это магия, ритуал, который позволяет тебе осмыслять происходящее».
Сейчас я заканчиваю работу над документальной книгой про детский хоспис по заказу издательства «Есть смысл». И вот в этой работе страх накрыл меня по полной программе. И тут ты либо закрываешься, но тогда это жизнь, из которой вынут главный финал, а значит, всё немножко не взаправду, либо ты это признаёшь. Работа над книгой примирила с мыслью о собственной смертности. Есть некий предохранительный клапан, который удерживает нас даже от разговоров на эту тему. После 24 февраля ноги сами несли меня в «Дом с маяком» (детский хоспис в Москве. — Прим. ред.), потому что это удивительно устойчивое место, неподвластное внешним штормам. Это островок гуманности, на котором устояли незыблемые ценности любви, милосердия, доверия. Там можно было вдохнуть полной грудью. Я нашла там точку опоры. И это было удивительно.
— Ты нашла точку опоры в хосписе, а твои читатели — в романе. Люди назвали книгу душеспасительной. Пожалуй, это лучший комплемент, который можно было получить! Как ты думаешь, что в ней такого разглядели сегодня?
— Книга по касательной проводит нас через весь ХХ век. В ней поднимаются темы многих катастроф, которые были и остались неоплаканными, не отгорёванными, — пласт исторических событий, который помогает посмотреть, откуда мы идём. Это исповедь главной героини о смысле жизни и надежде, которую приносит осознание ценности каждого мига бытия. Моя героиня боялась жить, сидела в своей скорлупке, а потом вышла из неё и дала себе возможность соприкоснуться со всем — и прекрасным, и ужасным в этом мире, ведь невозможно, отказавшись от одного, не потерять другое. Сейчас, когда мы уязвимы и под ногами колеблются все опоры, на которых мы держались всю сознательную жизнь, может быть, книга даёт какое-то утешение. Это во многом про смысл дня. Про смысл маленьких вещей.
