6 февраля мы отмечаем Международный день саамов, а чуть раньше, 1 февраля, 85 лет исполнилось общественному деятелю, представительнице саамской интеллигенции, хранительнице родного языка Нине Елисеевне Афанасьевой.
О том, почему язык уходит, а характер остаётся, — в материале murmansk.aif.ru.
Внутренние сломы
Александра Михова, murmansk.aif.ru: Нина Елисеевна, вы родились в 1939 году, в очень непростое для нашей страны время. Как тогда выживал ваш народ?
Нина Елисеевна Афанасьева: Для многих это было непростое время, поскольку происходили внутренние сломы, катаклизмы — репрессии, коллективизация. Всё это было и в нашей деревне Варзино: в 1938 году вывезли 11 человек — 10 саамов и норвежскую женщину Гудрунь Мартыновну Захарову — Фридриксен, которая была замужем за саамом. Не щадили никого, у неё доченьке было всего четыре годика и грудной сыночек. Немногие из них вернулись, некоторые были расстреляны.
Коллективизация тоже затронула наш народ. У нас работящие большие семьи, много мальчиков. Например, мой отец одним из последних вступал в колхоз, у нас было около 150 голов оленей — для семьи, где семеро детей и родители, это совсем немного. Кулаком отца не объявили, но колхоза избежать не удалось.
Великая Отечественная война жёстко хлестанула по нашей деревне, многие не вернулись с фронтов сражений. У нас в семье погибли два старших брата, по правде сказать, я их даже не помню. Ушли кормильцы, это плечо в семье было. В деревне остались женщины, старики и дети. В 1942 году умер отец, а год спустя брат Саша погиб. Он ехал на учёбу в Мурманск, а капитан вышел в море без доклада пограничным службам, и их ботик попал под киль немецкой подлодки. И могилки даже нет.
— В советское время была практика забирать детей из семьи в интернат. Как вы думаете, это было насилие со стороны государства или необходимость?
— Начальное образование мы получали в деревне в малокомплектной школе — один учитель на несколько классов. Преподавание шло на русском языке, а я его совсем не знала — в деревне все говорили по-саамски. Русские люди были только в медицине (фельдшер), в образовании и в сельсовете. В третьем классе я начала понимать, что мы учимся. А после четырёх классов нас всех отправили в районный центр Гремиху, где работала школа-интернат для ребят из отдалённых посёлков, туда стекались дети из Йоканьги, Святого Носа, Дроздовки, Поноя, даже из Каневки. Мы все ладили между собой.
Конечно, у саамов не принято, как у русских, зацеловывать детей, у нас всё очень сдержанно.
Я думаю, учёба в интернате — это была необходимость, но как это было тяжело! Дома хоть и не всегда было что поесть, холодно и голодно, но рядом мамочка, материнский подол. Конечно, у саамов не принято, как у русских, зацеловывать детей, у нас всё очень сдержанно. В интернате же было трёхразовое питание, выдавали одежду, но мы, дети, горько плакали и с нетерпением ждали зимних каникул (со слезами на глазах вспоминает Нина Елисеевна. — Прим. ред.). Приезжали домой с концертами — в клубе читали стихи, пели песни. Нет ничего милее домашнего уголка.
Мы в интернат ходили на пароходе, в 1942 году мой брат Дмитрий спрятался и, даже на берег не сойдя, вернулся домой. Мама сказала: «Учиться не хочешь, колхоз тебя ждёт!» В то время 12–13-летние пацанята работали подпасками, подручными, рыбу ловили, на оленях ездили, сено косили — как взрослые. Вот только трудовых книжек тогда не заводили!
Сохраняя могилы
— Знаю, что вы часто ездите в родное Варзино. Тянет вас туда?
— Родное место придаёт столько сил, мы насыщаемся морским воздухом, перемешанным с запахом водорослей и солёной воды! Надышаться невозможно! Целительный воздух позволяет пережить долгую северную зиму. Больше 20 лет мы ездим в Варзино, человек 12–13, в том числе и внучка Гудрунь Мартыновны, расстрелянной в 1938 году, много людей не берём — в полевых условиях тяжело на всех готовить! Ни одного дома в Варзино не осталось, живём в палатках. Восстанавливаем могилы, облагораживаем кладбище, поставили кресты, расписали таблички. У моего папы не было креста, да и кто в 1942 году об этом думал, да и кто бы его делал? Только камень у изголовья. Я в 2010 году еле-еле с внуком могилку нашла, поставили крест, этим летом приехали, а он пополам сломан. Там же олени чешут свои рога и ветра сильные. У меня сын и трое внуков, все они побывали в Варзино. Ванюшка всегда первым бежит ловить рыбу.
— В своё время исконно саамские сёла Йоканьга, Варзино, Воронье понадобились промышленникам, и саамы их покинули. Как думаете, сегодня может повториться эта история уже с Ловозером?
— Нет, я думаю, из Ловозера никого не выселят, но его могут сделать вахтовым посёлком. Бригада приехала, отработала и уехала. К сожалению, сегодня в Ловозере нет рабочих мест, поэтому молодёжь уезжает, село пустеет. А ведь когда-то именно сюда переселяли всех из разрушенных сёл и деревень. Например, Воронье затопили, когда ГЭС строили.
Кольский полуостров богат полезными ископаемыми, поэтому, конечно, сюда тянутся промышленники, но хорошо, чтобы они брали на работу и обучали местных жителей, тогда бы, может, и молодёжь в село вернулась. Саамы очень обучаемые люди, мы же не дураками родились!
В этой же библиотеке увидела «Саамские сказки» 1939 года, честно говоря, даже думала украсть эту книгу или сказать, что потеряла, но совесть не позволила! И ведь не украла, а теперь жалею, я бы её сохранила.
Кстати, Советское государство всегда готовило национальные кадры для работы на Севере и Дальнем Востоке. Я, например, окончив институт, преподавала русский язык и литературу, а также немецкий язык в вечерней школе в Апатитах. Помню, неожиданно ввели изучение Достоевского. А нас с сыном как раз отправили в санаторий в Репино Ленинградской области, там была неплохая библиотека, так я перечитала все книги Достоевского и исписала целую тетрадь. В этой же библиотеке увидела «Саамские сказки» 1939 года, честно говоря, даже думала украсть эту книгу или сказать, что потеряла, но совесть не позволила! И ведь не украла, а теперь жалею, я бы её сохранила.
Выручить язык
— Вы хранитель саамского языка. Скажите, есть ли у молодёжи в Ловозере желание изучать родной язык? В одном из интервью вы нам рассказывали, что в Норвегии работают саамские детские сады. Как думаете, у нас они были бы востребованы?
— Язык должен сохраняться в семье. Почему этого не произошло? Виновата та самая интернатная система. В Ловозере было запрещено даже дома разговаривать на саамском языке, потому что он мешает изучать русский. Это блеф! В посёлке Инари (Финляндия) начали восстанавливать инарский язык с детей, а потом и родители восполняли забытую лексику. И язык стал востребованным, они издают книги, журналы, газеты. Нам тоже можно пойти от детей к родителям.
А детские сады, про которые вы спрашиваете, конечно, были бы востребованы. С их помощью можно было бы создать языковое гнездо. Это всё должно быть сделано государством. В Карелии есть, например, такие детские сады, и они сохранили язык.
Мне наша молодёжь часто говорит: «Нина Елисеевна, а почему вы нас не обучили языку?» А я им: «А вы в какой семье родились, саамской? Так почему вас родители не обучили?» Мы с сыном прекрасно говорим на саамском языке и с внучками тоже. Они понимают, это уже хорошо.
Говорят, один в поле не воин, но к Новому году я на свою пенсию печатаю открытки с поздравлениями на саамском и отправляю в Норвегию, Финляндию и по всей России.
Я горжусь, что веду онлайн-курсы изучения саамского языка. Совершенно бесплатно! У меня занимаются ребята из Москвы, Санкт-Петербурга, со всей России. Однако я очень требовательна, ведь саамский язык изучать непросто, он тяжелее, чем русский: у нас очень сложная система чередований гласных и согласных звуков, дифтонги. Моя миссия как преподавателя – дать нормативные письменные основы языка. С носителями я всегда говорю на саамском, у нас есть такая потребность. И поздравления учеников в мессенджерах я принимаю только на саамском языке. Говорят, один в поле не воин, но к Новому году я на свою пенсию печатаю открытки с поздравлениями на саамском и отправляю в Норвегию, Финляндию и по всей России. Моя озабоченность: чтобы язык не помер, он должен жить! Я свои записи, тетрадки отдаю в краеведческий музей. Меня не будет, кто это будет беречь? Выкинут всё, а так сохранят.
— Как вы общаетесь с норвежцами и финнами, на саамском?
— Только на саамском! У нас похожие языки, благодаря им я выучила и северосаамский. Конечно, сегодня из-за геополитической обстановки нам стало сложнее общаться, даже в личных разговорах. Я сегодня визу не могу сделать, чтобы поехать к друзьям.
Куда бы я ни шла — надеваю саамский наряд. Мне мама говорила: одежда возвеличивает человека.
— Однажды вы нам признались, что считаете себя не русской, а саамской женщиной. В чём это проявляется?
— Во всём! Я чувствую себя саамской женщиной, храню фольклорные традиции, поговорки, легенды, пословицы и загадки — это основа для всех саамов, из них мы получали знания из прошлого. Куда бы я ни шла — надеваю саамский наряд. Мне мама говорила: одежда возвеличивает человека. А что, вы думаете, я ем каждый день? Главные три продукта — рыба, оленина и северные ягоды. На этом мы выросли. Ой, я без рыбки жить не могу! А вот картошку мы почти не едим — она землёй пахнет. Только оленя забьют — какую жарёху мы делаем: потрошки, печень, жирки, мясо, кружево сала — и всё это на сковородке пш-пш-пш! Ничего вкуснее не бывает!
