6 февраля мы отметили Международный день саами — коренного малочисленного народа Севера.
Как сегодня живут саами? Почему молодёжь уезжает из Ловозера? Как развивается оленеводство и какие проекты в будущем помогут сохранить саамское наследие?
Об этом и не только «АиФ» побеседовал с руководителем территориально-соседской общины коренного малочисленного народа саами «Аххтан» («Вместе») Андреем Дубовцевым.
С тундрой по жизни
Александра Михова, «АиФ—Мурманск»: — Андрей, ваша мама по национальности саами, но она решила связать свою жизнь с медициной, а не с оленеводством. Скажите, как родители восприняли, что вы после обучения в Будапеште вернулись в тундру?
Андрей Дубовцев: — Признаюсь честно, когда я вернулся из Будапешта в Ловозеро, многие пальцем у виска крутили. Первые года три родители были против, конечно, но потом свыклись. Тем более брат пошёл по их стопам, он работает стоматологом. А я направился в тундру. Сначала помогал: дрова заготавливал, обеды варил, дежурил, ремонтировал изгородь. Затем стал оленеводом III разряда. По три месяца один жил в тундре, многократно там встречал дни рождения и новые года, много читал. Были и опасные ситуации: однажды сломался снегоход, пришлось пешком идти 28 км, ночевал под елью, потом туннель соорудил под горой Утренней и спал там. Из еды с собой были только хлеб и водка, которой я растирался. Ещё согревали китайские самонагревающиеся грелки: мне их привезла из Южной Кореи подруга, с которой мы вместе учились в Венгрии. Обманули, правда: на упаковке написано, что они греют шесть часов, на самом деле — чуть больше получаса!
А вообще, знаете, большинство ребят из тех, с кем я учился в Мурманске и в Ловозере, разъехались. Сегодня в деревнях и сёлах есть проблема с алкоголем и наркотиками. Я думаю, тут очень многое зависит от семьи, главное, чтобы родители были рядом и смогли увлечь ребёнка. У нас «европейская тундра»: до Мурманска ехать всего два часа, до Кировска — 190 км. Всегда можно чем-то заняться. Было бы желание и финансы.
— Кстати, а сколько сегодня зарабатывает молодой специалист в оленеводческой
компании?
— Около 35 тыс. рублей, наверное, будет. Однако, я думаю, здесь немножко другая философия: для тех, кто по примеру отцов занимается оленеводством, деньги не главное. Мой дед и прадед были оленеводами, бабушка и прабабушка – всегда рядом с ними: чумработницы, они шили одежду, готовили на всю бригаду, они застали время образования двух колхозов на полуострове. Прадед Александр Фёдорович Кириллов служил в годы войны в транспортном батальоне. На оленьих упряжках под артобстрелами доставлял на передовую боеприпасы, продукты, вывозил раненых бойцов. Вернулся с фронта. Дальше продолжил работу оленеводом.
Если всё это помнить, хранить в себе, в крови, то, согласитесь, зарплата уходит на второй план. В тундру идут не за большими деньгами, но и здесь можно их зарабатывать.
— Андрей, на какие проекты вы делаете ставку в будущем?
— Во-первых, мы, конечно, рассчитываем на сохранение и развитие оленеводства. И тут встаёт вопрос с пастбищами, которые затрагивают интересы горнопромышленных компаний. Во-вторых, это прибрежное и озёрное рыболовство. У нас есть готовый проект переработки сига, щуки, налима, окуня, гольца. Это в свою очередь даёт рабочие места и высококачественную продукцию, которую можно использовать для туристической отрасли.
И третье направление – кожевенное производство в Ловозере. В 2016 году мы продавали шкуры оленей в Финляндию. Это было большое подспорье, ведь прежде их утилизировали, а это очень дорого стоит. Мы продавали по 7–12 евро за штуку в зависимости от класса шкуры, а после обработки её же продавали уже по 70–120 евро. Похожее предприятие есть и в Швеции, у них аналогичное направление, что и у финнов, вдобавок они поставляют кожу в Италию. Мы были и у финнов, и у шведов, и даже у итальянцев, возили наши шкуры, посмотрели, как там всё устроено и что можно произвести из наших северных шкур. Этот проект просуществовал около пяти лет. Сначала пандемия ударила, количество туристов резко упало, соответственно, и спрос на выделанные шкуры и кожу, а также на изделия из них, и потом — экономические санкции.
«Мечтаю открыть кожевенный цех в Ловозере. Местные мастера были бы обеспечены сырьём, и самим можно было бы экспортировать продукцию, например, в Азию».
Всё бы ничего, но местные мастера остаются без качественного сырья – кожи северного оленя. А чтобы вы понимали, все они обрабатывают кожу на коленке — замачивают в старых стиральных машинках, потом дубят. Я мечтаю открыть кожевенный цех в Ловозере. Местные мастера были бы обеспечены сырьём, и самим можно было бы экспортировать продукцию, например, в Азию.
Вообще у оленеводства огромные перспективы! Недавно вернулся из Южной Кореи, посмотрел там фармацевтические заводы: есть интересные задумки. В России около 2 млн особей северного оленя от Анадыря до Кольского полуострова, а кожевенного производства до сих пор нет, кроме крупного рязанского завода.
Инициатива привела к дефициту?
— В школах Мурманской области с некоторых пор появились блюда из оленины. Как относитесь к этой инициативе?
— Положительно! Несмотря на непривычный, специфический вкус, оленина — самое чистое мясо. В ней нет кормовых добавок, не применяются гормоны роста, антибиотики. Олень выбирает для себя в тундре только экологически чистое и привлекательное. На самом деле мурманчане даже не пробовали настоящего оленьего мяса. Оно действительно очень вкусное.
— С другой стороны, эта инициатива привела к дефициту оленины — ни северянам, ни туристам, желающим попробовать блюда с национальным колоритом, она практически не доступна.
— Да, это так. Необходимо увеличивать поголовье оленей, ставить иную инфраструктуру, многое менять, на это нужны инвестиции. Государство таких не предоставляет, а частный капитал неохотно идёт навстречу: деньги «долгие», рентабельность проекта невысокая.
Мы обратились в правительство Мурманской области с заявкой на инвестиционный проект. В нём прописано многое из того, чего сейчас не хватает местному оленеводству. Если нас поддержат, обязательно поставим вкусное мясо оленя на стол северянам и туристов накормим.
«Если нас поддержат, обязательно поставим вкусное мясо оленя на стол северянам и туристов накормим».
— Что ещё сегодня беспокоит саами?
— Я полагаю, всё то, что беспокоит не только малый народ Севера, а многих проживающих в районе и области. Ведь у саами нет каких-то исключительно своих интересов, мы проживаем на одной территории, и заботы у нас общие. Беспокоит сохранение дикой природы, и не только в связи с разработкой открытым способом месторождений платиноидов и литиевых руд. Уже давно в Кейвах обнаружены богатейшие залежи алюминия, очередь дойдёт и до него. Но мы дети природы. Мы родились здесь, наши дети и внуки будут тут жить. Мы никуда не уедем с Севера. Что мы им оставим?
Не время стесняться
— У саами долгие годы были крепкие международные связи. Как сейчас с ними обстоят дела?
— Никак. Всё свернулось, кроме личных контактов. Политика политикой, а человеческие отношения никто не отменял: общаемся, советуемся, помогаем друг другу. В основном они нам, конечно, а у них есть чему поучиться.
В прежние времена саами были единым народом, известны наши далёкие родственники, проживающие в Норвегии, Финляндии и Швеции. Саами жили и выпасали стада оленей на всём Кольском полуострове. Если посмотреть топонимику Мурманской области и севера Карелии, то саами проживали повсеместно. Простой пример: саам садился в кирежи и ехал в гости или по делам через другие погосты в Лапландию, Карашьёк (губерния Финнмарк). Там его принимали как сородича.
— А на каком языке вы сегодня общаетесь?
— На саамском, на его северном диалекте. Многие знают разговорный английский. Конечно, бытует мнение, что саами ходят в малицах и ездят на оленьих упряжках. Чуть ли не «забитый» народ. Это ошибочно. Да, у нас национальная одежда, и многие в праздники с гордостью её надевают. Есть традиции, и мы их чтим.
— Согласно последним данным переписи населения, число саамов в Мурманской области немного уменьшилось: с 1 599 до 1 363 человек. Как вы думаете, причина кроется в естественной и миграционной убыли или люди скрывают свою национальность?
— Сегодня уже никто не скрывает, что он саами, хотя такое в нашей истории было. Я думаю, причина в убыли: смертность преобладает над рождаемостью. Кроме того, мне кажется, не все переписчики дошли до саамов. Сейчас не то время, чтобы стесняться называть себя саами, скрывать свои корни.